«Мы хотим создать музейный центр XXI века»

Газета «Известия», 20 февраля 2018 года

Сергей Уваров

Генеральный директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова — о реконструкции здания на Крымском Валу, создании открытых запасников и новом взгляде на Верещагина

Третьяковская галерея объявила концепцию реконструкции здания на Крымском Валу. Проект разработало архитектурное бюро Рема Колхаса ОМА/АМО и «Резерв» Владимира Плоткина. О том, как изменится одна из крупнейших выставочных площадок страны, «Известиям» рассказала генеральный директор Третьяковки Зельфира Трегулова.

— Почему вы решили реконструировать здание Новой Третьяковки?

— Необходимость этого назрела давно, и с каждым днем я всё больше и больше убеждаюсь, что процесс нужно было запустить раньше. Здание на Крымском Валу строили в 1960-х, проект разрабатывался еще в конце 1950-х. Срок работы этого здания без капитального ремонта — 25 лет. Мы уже давным-давно перешагнули этот рубеж.

— Но вы планируете не просто укрепление, реставрацию здания, а именно реконструкцию, верно?

— Конечно. Иначе зачем нам было приглашать таких крупных архитекторов, как Рем Колхас и Владимир Плоткин? Могли бы обойтись строительно-подрядной организацией. Здание будет сильно трансформировано. Мы хотим создать музейно-выставочный центр XXI века. Это должно быть современное, продуманное во всех мелочах пространство, ориентированное на зрителя и его потребности. Приспособленное для проведения образовательных программ, музыкальных вечеров, кинопоказов. Нужно создать многофункциональный художественный центр, где будет место почти всем возможным видам искусства — не только изобразительному.

— Будете ли вы при этом учитывать первоначальную архитектурную специфику здания?

— Да, потому что мы ее ценим, мы сегодня видим его архитектурные достоинства, хотя лет 30 назад казалось, что оно этих достоинств лишено. Невероятные пространства, высота, воздух — это всё там сохранится. Но будет создана необходимая инфраструктура, которой сегодня в этом здании нет. Сейчас ее отсутствие страшно мешает и сотрудникам, и посетителям — достаточно упомянуть единственный маленький лифт на пять человек. А ведь изначально там планировались эскалаторы. Мы вернемся ко многим идеям, которые были заложены в проекте Шевердяева и Сукояна, но в советское время не реализованы.

Но, конечно, обо всех этих планах мы говорим, добавляя «если» — если будет обеспечено финансирование, если решатся все юридические проблемы…

— Здание целиком будет принадлежать Третьяковской галерее?

— Та часть здания, которая называлась «Центральный дом художника» и раньше была в собственности Международной конфедерации союзов художников (МКСХ), перейдет государству.

— Управлять им будет Третьяковская галерея?

— Сейчас идет процесс ликвидации МКСХ. Когда он завершится и будут оформлены соответствующие документы, можно будет говорить о перспективах этой части здания.

— О том, что здание перейдет Третьяковке, говорил министр культуры Владимир Мединский на заседании комитета Госдумы по культуре в декабре.

— У Владимира Ростиславовича, полагаю, есть основания об этом говорить. Мы сейчас должны быть очень корректны в своих высказываниях. В процессе ликвидации МКСХ могут быть дополнительные обращения в суд и так далее. Я смогу говорить о конкретных планах, связанных с этим помещением, только когда этот процесс завершится. Впрочем, это не мешает нам работать над концепцией реконструкции этого здания, и эта работа была в свое время согласована с МКСХ.

— Повлияет ли реконструкция на строение постоянной экспозиции искусства XX века?

— Безусловно. Посещение экспозиции станет гораздо более комфортным и организованным так, чтобы люди действительно воспринимали то, что мы показываем, а не сходили с ума в 25-м зале от того, что им можно идти только вперед. Сейчас там некуда свернуть, невозможно остановиться и дать себе передышку... Кроме того, мы постараемся сделать систему открытых запасников.

— Что такое открытые запасники? Как они будут организованы?

— Это может быть организовано по-разному, но суть в том, что мы позволяем посетителям попасть в зону, где представлено большое количество произведений, размещенных очень плотно, интенсивно, но вне экспозиционной концепции. Конечно, подобного рода открытые запасники не рассчитаны на огромный поток зрителей. В первую очередь это возможность для тех, кто хочет ознакомиться более серьезно и глубоко с творчеством тех или иных художников. И, конечно, это делается во многом для того, чтобы люди снова и снова приходили в музей. Надо создать музей многократных посещений, даже если речь идет о постоянной коллекции.

— Получается, что открытые запасники необходимы, поскольку нет возможности такое количество произведений выставить в постоянной экспозиции?

— Не только. Постоянная экспозиция не может быть бесконечной, человек не должен проводить в ней 3–4 часа. Иначе будет перегрузка восприятия. Мы бы хотели сделать постоянную экспозицию, построенную на главных, принципиальных работах. А для тех, кто при повторных посещениях захочет увидеть больше, как раз и будут работать открытые запасники. Постараемся сделать так, чтобы они были напрямую связаны с соответствующими разделами экспозиции и у зрителей была возможность доступа с четвертого (экспозиционного) этажа на третий, где разместятся и открытые, и закрытые запасники.

— Каких художников мы увидим в открытых запасниках?

— Понятно, что мы не всех будем там показывать, а выберем самые важные фигуры, а также тех художников, чьими значимыми работами мы располагаем в большом количестве. Какой может быть открытый запасник с Малевичем? Все его работы, которые у нас есть, всегда будут в основной экспозиции. А вот, например, Ларионов и Гончарова, которые у нас представлены обширнее, чем в любом другом музее мира, как раз могут быть показаны таким образом.

Но, подчеркну, сейчас мы говорим о концепции. Впереди — экспертиза, согласование, работа по формированию архитектуры конкретных пространств, и затем только будет создаваться экспозиция. Пока мы на самой ранней стадии, которая определяет лишь базовые моменты.

— Если все-таки передача второй части здания вам состоится, будете ли вы показывать работы современных художников, которые выставлялись в ЦДХ? В профессиональной среде существует беспокойство на этот счет.

— Я знаю. И готова ответить на этот вопрос. Сейчас к нам поступает довольно большое количество обращений от ныне живущих художников, в том числе старшего поколения, об организации персональной выставки в Третьяковской галерее. Но наши собственные выставочные пространства и чрезвычайная насыщенность текущих программ — от древнерусского искусства до искусства ХХ века — не позволяют нам это делать.

Если пространство ЦДХ перейдет к нам, то понятно, что Союз художников и его члены будут иметь возможность представлять там свои работы. Но я бы все-таки говорила о выставках действительно серьезных художников, а не о продукции, которая иногда показывалась и показывается там до сих пор, но при этом не отличается по художественному уровню от того, что продается на набережной. Мне кажется, что выставочное пространство здания на Крымском Валу должны занимать работы, которые имеют право называться произведениями искусства.

— Следовательно, будет отбор, связанный с качеством и значимостью?

— Да. Мы готовы работать в экспертном совете, использовать знания и опыт наших сотрудников, чтобы помогать в формировании таких выставок.

— В 2018 году в здании на Крымском Валу у вас пройдет сразу несколько масштабных выставок, явно нацеленных на повторение успеха экспозиций Серова и Айвазовского. Ближайшая из них посвящена Василию Верещагину. В сентябре мы увидим ретроспективы Ларионова и Кабаковых, ближе к концу года — Куинджи. Что объединяет эти проекты?

— Все ретроспективы, которые мы делаем в последнее время, посвящены ответу на вопрос, чем этот художник важен сегодня. И когда мы находим точку соприкосновения прошлого и современности, то принимаем решение сделать масштабную, дорогую, многонедельную выставку. В частности, на Верещагина мы пытаемся взглянуть, отбросив стереотипы про художника-баталиста, художника-реалиста. Если посмотреть на его творчество внимательно, можно увидеть, насколько он опережал время.

Ряд его работ смотрится так, будто они сделаны в эпоху сюрреализма — тот же «Апофеоз войны». Какой же это реализм? Это очень важный для всего человечества манифест. И сегодня он остается актуальным — быть может, как никогда раньше. Известна его фраза о том, что нужно не бояться жертвовать своей кровью, иначе картины будут «не то». И он действительно рисковал жизнью, воевал на фронте. Какие-то из его полотен кажутся шокирующими даже современным зрителям, привыкшим к ужасам на экранах телевизоров.

— «Апофеоз войны» все знают. Будут ли вещи, которые меняют наш взгляд на Верещагина?

— Это масштабная выставка, на ней будет представлено около 190 живописных произведений из 24 собраний — музейных и частных. Поэтому нам удалось соединить в экспозиции, с одной стороны, широко известные работы — например, Туркестанскую серию (в том числе включающую изображения очень жестоких сцен), а с другой стороны, куда менее известную Балканскую серию. Там уже начинают проступать черты символизма и даже протосюрреализма, как в картине «Панихида», которая впервые была показана в Третьяковской галерее в 1990-е годы. До этого даже не подозревали о наличии у Верещагина такого произведения: на огромном полотне изображен священник, служащий панихиду, рядом с ним — офицер, а из земли проступают обнаженные тела русских солдат и офицеров. Когда ты смотришь на этот шедевр, трудно поверить, что это 70-е годы XIX столетия, а не XX век.

Такого широкого охвата творчества Верещагина, какой будет на этой выставке, я не помню. И у зрителей должен сложиться образ очень яркой, масштабнейшей личности. Не могу не процитировать слова Крамского — художника, достаточно далекого от эстетики Верещагина. Понимая масштаб его личности и творчества, он говорил, что Верещагин — не просто художник, он нечто большее. «Нечто большее» и хочется показать.