Роман Сенчин — о нравственной литературе Даниила Гранина

Сегодня писатель Даниил Гранин мог бы отметить 100 лет. Да, вполне мог бы. Он не дожил до юбилея всего полтора года. Известно, что бессмертных людей не бывает. У каждой жизни есть предел. Но некоторых мертвыми представить невозможно — в сознании держится твердая уверенность: они будут всегда. Для меня таким являлся писатель Даниил Гранин.

Я познакомился с ним в 2006 году. По возрасту Гранин должен был оказаться глубоким стариком, дряхлым и немощным, а предстал моложавым, румяным дяденькой с острым умом, и в голосе ничего старческого не слышалось, была этакая петербуржская плавность. Помню, вернувшись домой с литературного мероприятия, я раскрыл энциклопедию, чтоб удостовериться, что родился Гранин действительно непостижимо для меня давно — во время Гражданской войны, 1 января 1919 года. И вот, почти 90-летний, он стоит без всяких палочек, улыбается, отвечает на вопросы писательского молодняка, в руке рюмка водки…

В начале 2017-го я видел Гранина в последний раз, и он почти не изменился. Разве что немного ссохся и говорил уже несколько с трудом. Но для 98 лет это мелочи. Ничего особо не указывало на ту глубинную усталость, которая, собственно, и называется старостью. И тем неожиданней стало известие, что летом того же года он попал в больницу, а через несколько дней скончался. Последний, кажется, из писателей, родившихся до образования СССР.

Имя Гранина я слышал с детства. Родители обсуждали его книги, по телевизору часто шел фильм «Иду на грозу» с Василием Лановым, Александром Белявским, Жанной Прохоренко — для поколения моих родителей, что называется, культовый. Подростком я пробовал читать Гранина, но было сложновато. Не по возрасту. Хорошо, что в очередной раз попытался лет в 16 — и на несколько недель провалился в «Иду на грозу», «Зубра», «Искателей»…

Да, хорошо, потому что буквально через полгода-год были сметены приоткрытые цензурой шлюзы, и хлынул поток запрещенного, «возвращенного», андеграундного. И для меня, да и большинства моих сверстников знакомства со многими советскими писателями или не случилось вовсе, или было отсрочено на многие годы. Некоторых я узнаю лишь сейчас, под конец пятого десятка. До сих пор встречается уничижительное слово «совписы».

Расшифровывается оно просто — «советские писатели», но значение имеет такое: приспособленцы, лгуны, конъюнктурщики, конформисты. И ведутся бесконечные споры — был ли, скажем, Окуджава этим самым совписом, или Шукшин, или Трифонов…

Все они, жившие и издаваемые в СССР, были, конечно, советскими писателями. И все в той или иной степени вынуждены были держаться в определенных идеологических рамках. Но, быть может, эти рамки не только сдавливали писателя, но и заставляли писать действительно полезные, а не только талантливые, высокохудожественные, сильные произведения?

Я то время почти не застал, поэтому и задаюсь этим вопросом. Ведь в отличие от последних трех десятилетий, давших, конечно, немало замечательных авторов, 1950-е – первая половина 1980-х — время литературы именно полезной для жизни.

Слово «полезное» может показаться в отношении к художественной литературе неуместным, употреблю «нравственное». Даже самые честные, самые безжалостные произведения были направлены на то, чтобы сделать человека лучше. Сегодня эта задача литературы не видна.

Даниил Гранин — советский писатель. Талантливый, наверное, честный в своих книгах, ставящий героев в сложные положения, но, скажем так, в воспитательных целях. Читатель после его книг, я уверен, становился сильнее. Даже если герои книг терпели крах, как в романе «Иду на грозу».

Я давно от корки до корки не перечитывал те его книги. Иногда заглядываю, чтобы восстановить в памяти стиль, не особенно, скажу, своеобразный. Но удивительное свойство гранинской прозы — он писал в основном об ученых, многие страницы посвящены научным спорам, а читается это довольно легко и увлекательно. Сегодня наука, медицина, спорт и многое другое — очень редкий гость в литературе. «Кто будет читать о физиках?» Будут. Если писать художественно. Гранин писал, его читали.

Читают его книги и сейчас. Но в основном другие, поздние. «Причуды моей памяти», «Всё было не совсем так», «Мой лейтенант». Это иной Гранин. Впрочем, не совсем и не во всём. У него есть небольшая повесть «Наш комбат», изданная в конце 1960-х. Страшная повесть о том, как штурмовали высоту, торопясь взять ее к дню рождения Сталина, и сколько людей положили в лобовых атаках. Почти весь батальон… Позже страшные подробности военных лет появились в документальной «Блокадной книге», которую Гранин написал (а вернее, собрал) вместе с Алесем Адамовичем. Полностью «Блокадная книга» вышла только в 2000-е.

Поэт в России, как известно, больше чем поэт. И Гранин не только писал книги, но и участвовал в общественной, политической жизни, был «литературным начальником», народным депутатом СССР. Одни не могут простить ему, что не встал грудью за Иосифа Бродского, когда над тем нависла угроза судебной расправы, другие восхищаются смелостью, что воздержался при голосовании об исключении Солженицына из членов Союза писателей РСФСР. Третьи проклинают за подпись в так называемом Письме сорока двух в октябре 1993-го, четвертым не понравилось выступление Гранина в бундестаге в 2014-м, пятые считают эту речь великим событием, настоящей точкой во Второй мировой войне.

Историк литературы Михаил Золотоносов раскопал, что биография Гранина, особенно военного периода, не соответствует созданной им в автобиографических книгах «Причуды моей памяти» и «Всё было не совсем так»; лет пять назад вышла книга Золотоносова «Гадюшник», состоящая в основном из стенограмм заседаний Ленинградского отделения Союза писателей СССР, где Гранин предстает в нелицеприятном свете.

Да, он фигура неоднозначная, сложная, противоречивая. Но кто из его сверстников по советскому веку простой, однозначный, консистентный? Многие поступки и слова Гранина со временем канут в Лету, а некоторые книги, уверен, будут жить. Это для писателя самое главное.

Автор — писатель, литературовед, лауреат премии «Большая книга» Мнение автора может не совпадать с позицией редакции