Евгений Писарев: «От приглашения Большого театра никто не отказывается»
Газета «Культура», 9 ноября 2018 года
Денис СУТЫКА
После премьеры «Культура» поговорила с режиссером Евгением Писаревым.
культура: Как возникла мысль поставить Россини?
Писарев: Изначально Большой театр обсуждал со мной оперу Рихарда Штрауса «Арабелла», затем говорили о «Кандиде» Леонарда Бернстайна, которого в итоге поставил Алексей Франдетти. Также рассматривались «Волшебная флейта» Моцарта и «Русалка» Дворжака. Но в итоге остановились на «Севильском цирюльнике».
культура: В спектакле задействованы солисты из России, Италии, Германии, Румынии и Польши. Тяжело было найти общий язык?
Писарев: Когда мы наконец-то определились с названием, время начало поджимать, так что солистов подбирали в некоторой спешке. Лично я кастингом не занимался. Мне были представлены все возможные варианты составов. Половина артистов оказалась приглашенной. Конечно, поначалу были определенные сложности. Процесс работы удлинялся, так как на репетициях присутствовали переводчики, представители певцов. Непросто было собрать внимание. Но со временем выяснилось, что трудности перевода преодолимы, а люди, говорящие на другом языке, подчас понимают тебя быстрее и точнее, нежели соотечественники.
культура: Критики обычно довольно придирчиво относятся к драматическим режиссерам, берущимся за оперные произведения.
Писарев: То, что я поставил на сцене Большого, невозможно в полной мере назвать режиссерским спектаклем или, как любят говорить, режоперой. Я нисколько не пытался самоутвердиться, а шел за прекрасной музыкой Россини.
культура: Где сложнее работать — в драматическом или оперном театре?
Писарев: В драматическом театре все находится в моих руках. А с тех пор как я стал художественным руководителем и надо мной нет начальства, которое может вмешаться в спектакль, я один несу ответственность за постановку. В драме можно резать текст, будь то хоть Чехов, хоть Шекспир, переставлять сцены местами, добавлять в Гоцци Достоевского и наоборот — в общем, делать все, что угодно. В опере все подчинено музыке. Ты не можешь просто вырезать фрагмент партитуры, так как музыкально это не принято или невозможно. Кроме того, приходится договариваться с дирижером, у которого своя точка зрения, свое видение сцены, порой прямо противоположное твоему. Как правило, дирижеры ничего не понимают в театре, а режиссеры — в музыке. Здесь изначально заложен конфликт интересов. Об этом еще Джорджо Стрелер писал. Он считал, что даже если внешне тандем выглядит гармоничным, то все равно каждый преследует свою цель. Есть и еще одна особенность, о которой я забываю в начале работы. Если зрителю не понравилось то, как поют солисты или звучит оркестр, то виноват постановщик. Но я не могу за это отвечать. Мне это неподвластно. Я драматический режиссер и, к сожалению, не читаю клавира и не владею в совершенстве музыкальной грамотой.
культура: Что же тогда опера дает Вам как постановщику?
Писарев: Музыкальный театр дисциплинирует. Многие наши драматические режиссеры — прекрасные и великие — с трудом смогли бы здесь работать, потому что привыкли существовать в режиме поиска и эксперимента. Они меняют название и актерский состав по ходу репетиций. Позволяют себе делать спектакли продолжительностью в пять часов и более, как говорится, растекаться мыслью по древу.
В опере так не пойдет, все запланировано заранее. Макеты сдают за год, декорации и костюмы готовы еще до начала репетиций. Процесс чем-то напоминает съемки фильма. Все планы уже нарисованы, кадры намечены, и тебе как режиссеру нужно вдохнуть в них жизнь.
К тому же в опере артисты чаще всего лишь исполнители, а не полноценные соавторы спектакля, как в драматическом театре, где сегодня личность актера выходит на первый план. Оперный спектакль ставится с учетом того, что следующий блок показов может играть совершенно другой состав. Все это держит в тонусе и помогает не расслабляться и на драматических подмостках.
культура: Последние Ваши постановки обращены к природе театра — «Кинастон» в «Табакерке», «Влюбленный Шекспир» в родном Пушкинском. Даже в «Севильском цирюльнике» Вы прибегли к комедии дель арте и знаменитому приему «театра в театре». Чем так привлекает эта тема?
Писарев: Действительно, я все время моделирую фразу: «Весь мир — театр». Постоянно ставлю спектакли о театре. Может быть, даже немножко навязываю зрителю некую избыточную театральность. Но, мне кажется, «Севильским цирюльником» должен поставить точку в этой теме, — я обыграл ее уже как мог. Думаю, надо попробовать нечто совершенно иное. Сейчас немного отдохну и займусь поиском материала.
культура: Римас Туминас после постановки «Пиковой дамы» в Большом заметил, что под старость многие драматические режиссеры уходят в оперу. Вы же обратились к этому жанру в молодые годы. Куда подадитесь на старости лет?
Писарев: Не думаю, что слова Туминаса надо понимать буквально. Тут все работает несколько иначе. Честно говоря, это ведь не меня потянуло в оперу, а она меня позвала. Я не хожу по музыкальным театрам с просьбой дать мне что-то поставить. От большинства предложений отказываюсь. Но от возможности поработать в Большом театре, сами понимаете, вряд ли кто откажется.
культура: То есть это не последняя Ваша коллаборация с Большим. Уже есть какие-то конкретные идеи?
Писарев: Пока оперных предложений больше нет, и на ближайшие года два ничего не запланировано. Но... Знаете, может, не скромно так говорить, но меня очень любят оперные артисты. Ко мне хорошо относятся сотрудники театра. Я ничего не могу сказать о художественных достоинствах моих спектаклей — «Свадьбе Фигаро» и «Севильском цирюльнике», пусть рассуждают зрители и критики. Но то, что артисты и служители театра обожают эти спектакли и ждут, когда мы начнем репетировать что-то новое, о чем-то говорит.