Николай Луганский: «Классическая музыка должна быть в программе каждой школы»

Газета «Культура», 12 июня 2019 года

Евгения КРИВИЦКАЯ

Среди лауреатов Госпремии 2018 года — ​Николай Луганский, пианист, народный артист России, профессор Московской консерватории. С музыкантом встретилась корреспондент «Культуры».

Культура: Насколько вам важны премии, звания?

Луганский: Приятно, почетно, хотя немного неожиданно. Я слышал, что меня выдвигали, но не предполагал, что в итоге окажусь среди награжденных.

Культура: Ваша концертная деятельность — ​способ самовыражения?

Луганский: Пока я играю и слушаю музыку, чувствую себя лучше, чем когда лишен этой возможности.

Культура: Вы почти 20 лет преподаете в Консерватории. Ваш взгляд на состояние музыкального образования?

Луганский: Знаете, выносить суждение, оценивать — ​удел молодых, чем старше становишься, тем дальше понимаешь, насколько все сложно и многогранно. Я в курсе, что сейчас развернулась дискуссия на тему реформ в детских музыкальных школах, ставится вопрос, не нужно ли упростить там программу, но не углублялся в эту проблему. Моя главная мысль: классическая музыка должна внедряться в обычных общеобразовательных школах. Процент людей, для которых классическая музыка, поход на концерт, в оперу важны в повседневной жизни, по России меньше в два-три раза, чем в Европе.

Культура: Стоит ли ребенка заставлять заниматься музыкой?

Луганский: Сам он вряд ли будет учиться грамоте — ​его заставляют дома, потом в школе. Таблицу умножения дети тоже зубрят по принуждению. Неважно, насколько часто потом в жизни она бывает нужна. Ребенку не зря говорят: «Ты не будешь сейчас смотреть мультик или играть в компьютере, а должен почитать книжку». Вот с музыкой должно быть так же. Ведь если человек в детстве не приобщится к классике, то в более зрелом возрасте сделать это намного труднее, удовольствием она может так и не стать. Как организовать процесс обучения? У меня нет рецептов. Но то, что музыка должна быть в программе любой школы, для меня очевидно. Тогда больший процент людей будет находить радость и утешение в великой музыке.

Культура: Вы рассказывали в одном из интервью, что вас никто не заставлял заниматься. У вас была какая-то особая мотивация?

Луганский: Я охотно занимался, потому что не испытывал трудностей. Мне все давалось довольно легко. А если уж искать какую-то мотивацию, то пусть прозвучит не так эффектно, но я был из тех детей, которым нравилось радовать родителей.

Папа с мамой, хотя и не были музыкантами, имели дома небольшую фонотеку. Мои первые впечатления связаны с записями всех сонат Бетховена в исполнении Марии Гринберг, пластинок Шопена — ​его сочинения в интерпретации Беллы Давидович и Владимира Фельцмана. Что касается радио, то существовала так называемая «четвертая программа» — ​музыкальный канал, где транслировали классику.

Конечно, я постоянно ходил на концерты — ​когда-то сам, когда-то с друзьями из школы. Самыми запоминающимися были те, куда удавалось попасть без билета, — ​это вызывало прилив адреналина.

Культура: И на конкурсы Чайковского захаживали?

Луганский: Конечно. Тогда это было главным событием. К тому же конкурсы Чайковского совпадали с чемпионатами мира по футболу, и тогда июнь проходил в накаленной атмосфере спортивного азарта. Во мне просыпался болельщик. Совсем скоро нам это вновь предстоит пережить на XVI Конкурсе имени Чайковского.

Культура: А что вас в свое время сподвигло на участие в конкурсе?

Луганский: В ноябре 1993 года скоропостижно умерла мой педагог Татьяна Петровна Николаева. А у меня перед этим как раз случилась травма позвоночника, и я не играл на рояле месяцев пять и только-только начал восстанавливаться. После ее смерти я перешел в класс к Сергею Леонидовичу Доренскому, и он сказал, что мне нужно готовиться к Конкурсу Чайковского, чтобы быстрее восстановить форму.

Тот конкурс дал старт моей российской карьере. В частности, я получил право сыграть сольный концерт в Большом зале Консерватории, а это было моей мечтой. Выступление на этой сцене с детства казалось мне чем-то грандиозным. Подобные чувства испытываю и по сей день.

Культура: Конкурс — ​это всегда соревнование, кто выше, быстрее, интереснее. Говорят, вы играете в шахматы. Как оцениваете свои достижения?

Луганский: Думаю, где-то на первый разряд. А в пору самого сильного увлечения блиц мог играть на уровне кандидата в мастера. Но это все-таки хобби, потому что если по-настоящему заниматься шахматами, то они требуют ужасающей работы — ​более монотонной и изматывающей, чем ежедневные занятия инструменталиста. Необходимо все время усваивать огромное количество новой информации.

Культура: Шахматы — ​такая популярная вещь среди музыкантов. Почему?

Луганский: Заблуждение, что между музыкой и шахматами много общего. В музыке нет понятий «правильно» или «неправильно», выиграл-проиграл. Она неосязаемая. А в шахматах — ​наоборот, жесткие критерии, особенно сейчас, в эпоху компьютеров. Видимо, для меня шахматы были способом переключиться из сферы неосязаемого в мир рационального.

Культура: Вы считаете себя «активным гражданином»?

Луганский: Признаюсь, в последние годы стал меньше интересоваться политикой. В юности, в конце 1980-х, я читал толстые журналы противоположных направлений. В 90-е, хотя на демонстрации и не ходил, был в курсе событий. Но в последнее время подостыл. Не вижу в этом ничего отрицательного. Пару лет назад, когда отмечалась годовщина Октябрьской революции, в интернете начался проект «1917. Свободная история». Я невероятно увлекся, потому что складывалась более объективная картина, чем в любом учебнике истории, где изложение фактов подгоняется под определенную канву. А тут ты воочию видишь, какое всеобщее затемнение мозгов случилось у людей во время Февральской революции, какая эйфория всех охватила. На миллионы людей оставались один-два трезвомыслящих человека, но их голоса никто не слышал. Чтобы установились стабильность и порядок, потребуется пролить кровь миллионов людей, — ​такой прогноз делает некий человек летом 1917 года. Меня это сильно остудило — ​когда понимаешь, к чему может привести активная политическая позиция. Мне ближе подход Антона Чехова. Если почитать его рассказы, то складывается часто мрачная картина современной ему России, но очевидно, что революционеров и ниспровергателей строя он бы категорически не поддержал.